Офицер перечисляет прегрешения и нарушения, совершённые «этой мразью». Ого, не только звания, даже имени не упоминают. И после каждой фразы возглас: «Ты не достоин этой формы!». И двое… сержанты вроде — снимают с парня и отбрасывают к дальней стене берет, куртку, рубашку, брюки, майку, трусы. Пока парень не остаётся голым и удивительно беззащитным. «А ведь с умом придумано», — отстранённо подумал Гаор. Совсем рядом раздался тихий, какой-то кашляющий звук. Покосившись, Гаор увидел, что Резаный… додумать он не успел. Какие там вины и провинности перечислялись, Гаор не разобрал: и звуки уже слишком громко отдавались под черепом, мешая понимать смысл, и сплошная «потеря стойкости» и «нарушение Устава», а номера статей чужого Устава ничего ему не говорили. Да и не всё ли равно?! Начинали бы уже!

Раздев парня, сержанты поставили его на колени и, чётко выполнив разворот, вернулись в строй, оставив парня голым, дрожащим, нелепо и жалко прикрывающим живот ладонями, на коленях, точно в центре мишени. Рыдая в голос, парень пополз на коленях к строю. «А это он зря», — осуждающе подумал Гаор.

— К-куда, слизняк?! — вдруг гаркнул Резаный. — Струсил, паскуда?!

Его голос словно хлестнул парня. И толпа рабов злорадно мстительно захохотала, посыпались ругань и насмешки.

— Берите его, — подчёркнуто брезгливо приказал офицер.

Парень пронзительно и тонко закричал. Но его крик тут же заглушили торжествующий рев двадцати рабских глоток и стук каблуков перестраивающегося в почти полный круг строя спецовиков.

Первыми к парню подошли Старший, Резаный и Шестой. Что там они сделали, Гаор как-то упустил, потому что у него снова заполыхали в глазах белые молнии, но вдруг он ощутил пронзительный и почему-то приятный сейчас запах свежей крови и, хрипло рыча, рванулся вперёд. Младший и Новенький повисли на нём, раздевая на ходу и заставляя идти медленно, чтобы строй успел его разглядеть.

Пытался ли парень сопротивляться насильникам, Гаор так и не узнал. Когда он, рыча и мотая взлохмаченной головой, добрался до центра мишени, парню уже вывернули в суставах руки, и теперь они болтались беспомощными бессильными тряпками. Пол был в кровяных пятнах. Под ногами путались сброшенные парнями рубашки и брюки. Когда и как раздели его самого, Гаор не заметил, но пробился он к парню уже голым с напряжённым до боли членом. Он споткнулся и рухнул на белое, покрытое царапинами, ссадинами и синяками тело. Может, ему и помогли войти, но… но он хотел этого! Сам хотел!

— Что, лягва голозадая?! — прохрипел он и, когда парень тоненько заверещал под ним, почувствовал, как теряет голову от злобы.

— За Серенгай! За посёлки! — рычал Гаор, ругаясь на двух языках. — На, получи, лягва, дерьмо спецурное, за Кису, за меня, за Кремня-Светоча, за Серенгай!

— Другим оставь, — оттащили его.

— Меня-то пусти, — Младший возбуждённо ткнул его локтем в живот, освобождая себе место.

Старший говорил: «за черту не заходить», — но ему и не надо туда, вот он враг его, наконец-то, отвести душу за всё, за всех… Правильно, что Старший наручники с него не снял, заломал бы сейчас гада в момент, дал бы лёгкую смерть подонку.

Новобранец спецвойск Торр Ард стоял в строю, привычно держа уставную стойку и строгое невозмутимое выражение. Хотя больше всего ему хотелось вмешаться в эту свалку и перебить клеймёную мразь. Особенно этого або. До чего эти… даже слова не подберёшь, противны, а тут ещё и голова от дикарских воплей разболелась. Никогда он этих дикарей не терпел. Если б мог, перебил бы их всех до единого, очистил землю.

«Серенгай? Кто-то ещё помнит об этом? Приятно. Но откуда этот або знает про Серенгай? А чисто было сделано», — капитан спецвойск Реганг любил вспоминать Серенгай. С той операции и началась его настоящая служба. И карьера. В последнее время, правда, замедлилась, но это коснулось всех. Говорят, из-за перестановок в верхах и переподчинения. Старые пердуны делят чины и кресла, а ты сиди и жди настоящего дела. Но приятные воспоминания не мешали ему следить за работой «прессов» и отмечать в путанице тел чёткую организованность. А неплохие кадры в Доме-на-Холме. Пожалуй, сотрудничество будет вполне перспективным. Так что на том пикнике очень удачно вышло. Теперь лишь бы увернуться от отправки на объект. Дела и прочие доходные блага делаются в Аргате!

Новобранец спецвойск Ангур Тарр был уверен, что видел и испытал всё возможное, что ни удивить, ни испугать его невозможно, но это… Огонь Великий, сколько же им «зелёнки» влили, что так беснуются? На сухую так не получится. Приговорённого он не знал, ну, видел на построениях, но они в разных ротах, а даже разные взводы уже как две страны. Своё отделение, ну, взвод, и всё, дальше уже одни чужаки. И что натворил бедолага, он слышал довольно смутно и не вникал. Будешь расспрашивать, самого заподозрят. В чём-нибудь. Сказали: «Недостоин!». Ну, значит, так оно и есть. Лучше бы, конечно, пристрелили. Но начальству, сволочи звёздной, виднее. Мразь клеймёная, чего тянут, або, вонючку лохматую, опять оттаскивают. Никогда не думал, что можно и впрямь насмерть затрахать. Прописка свежачков — обычное дело, и все живы. Хотя, говорят, некоторые не выдерживают и даже сами себя кончают, но это шпаки, слабаки-штафирки.

Если бы не этот або с его дикарскими воплями, новобранцу спецвойск Даргу Кройгу даже бы понравилось. Шуму, правда, много, но, видно, так и задумывалось. А ведь смотрится. И растянуть можно, на сколько хочешь. Интересно. Лишь бы або заткнулся, сил уже нет, аггел, ну зачем им велели сдать оружие при входе, сейчас бы пристрелил лохмача и досмотрел спокойно.

Кричать спецовик перестал быстро, а прорвавшись к нему в очередной раз, Гаор вдруг ощутил, что тот уже не дёргается. Тело, правда, ещё тёплое и мягкое, но… ошибиться он не мог, навидался, вернее, нащупался, вытаскивая из завалов и воронок.

— Готов, — прохрипел он.

И услышал спокойный шёпот Старшего.

— Пока не скомандовали отбой, работаем.

— Мёртвого не могу, — признался Гаор.

— Откатывайся и лежи, — разрешил Старший, выворачивая до хруста в позвонках голову парня, чтобы Шестой и Семнадцатый вошли оба сразу.

Лежи? А, чтоб под пулю не попасть — остатками сознания сообразил Гаор, выдираясь из сосредоточенно-весёлой толпы. И лучше к стене, а не им под сапоги, наступят на горло подковкой и конец. Скованные за спиной руки заставили его лечь на живот. Действие «пойла» уже заканчивалось, в холодной враждебной белизне гасли краски и звуки, всё стало далеким и безразличным. Слабо ломило тело, внутри было пусто и противно, но не так, как с той девчонкой. Сейчас